Следом шагнул князь. Ещё одно слово, ещё движение. Валуны, возникшие из ничего, вновь наглухо замуровали ход. Материализовавшиеся камни будто отсекли чары, заставлявшие факел в руке Угрима гореть бездымным ярким пламенем. Огонь зачадил, дыхнул привычной гарью, но в то же время ожил и весело заискрился, словно вырвавшись из опостылевшего полона.
Тимофей огляделся. Он стоял в тесном коридорчике с низким потолком. Это был один из проходов нижних подвальных ярусов, под детинцем Острожца. Сколько раз ему доводилось спускаться сюда — в порубы, погреба и кладовые. И мимо стены, за которой был скрыт потайной княжеский ход, Тимофей проходил, ни о чём не подозревая.
Из нижних ярусов они поднялись на верхние. Подошли к приоткрытой массивной двери, выводившей из подвалов. Видимо, эхо шагов услышали за дверью. Оттуда им навстречу выскочил молодой дружинник в сдвинутом на затылок шишаке и короткой кольчуге. Выскочил и остолбенел, ошалело глядя то на князя, то на Тимофея. Рябое лицо под светлыми кудрями вытянулось. Челюсть отвисла. Выпученные глаза, казалось, вот-вот вывалятся под ноги.
— Тимофей?.. — растеряно пробормотал ратник. — Ты?.. Здесь?..
Парень явно не ожидал увидеть при князе сотника, отправившегося с татарским посольством в латинянские земли.
— Ну я, — нахмурился Тимофей. — И чего?
Он признал гридя сразу. Старшая дружина. Ермолай из второго десятка его сотни. Славный рубака, но не из самых смекалистых. Видимо, поставлен князем на страже с той стороны двери. Но зачем тогда сунулся без зова на эту? Почему пост оставил? Для такого должна быть важная причина.
— Княже… — дружинник кое-как совладал с потрясением, отвёл, наконец, глаза от Тимофея и остановил взгляд на князе. Замялся, отчего-то не решаясь говорить дальше.
— Что стряслось? — нахмурился Угрим.
— Княгиня… — облизнув сухие губы, вымолвил Ермолай.
— Что княгиня?
«Что княгиня?» — насторожился Тимофей.
— Ищет… — хлопал глазами рябой дружинник.
— Меня?
— Да, княже, — торопливо кивнул Ермолай. — Тебя, княже.
— Ну так скажи — пусть обождёт в тереме. Скоро к ней поднимусь.
— Так ведь она… — ратник потупился. — Того… она, княже…
— Ну?! — потребовал Угрим, теряя терпение.
— Она уже…
— Что уже?
— Здесь она уже.
— Как здесь?! — князь недобро сверкнул глазами. — Где здесь?!
— Тут… там, то есть…
Дружинник, вжав голову в широченные плечи, кивнул на дверь у себя за спиной. Угрим скрежетнул зубами. Волну вскипающего гнева, накатившую от князя, Тимофей ощутил почти физически. Ох, Ермолайке сейчас точно мало не покажется!
— Кто пустил?! — яростно прохрипел князь. — Кто позволил?!
— Так княгиня же, княже, — перепуганные глаза, блуждающий взгляд, виновато растопыренные ручищи. Ермолай торопливо и сбивчиво оправдывался. — Идёт вниз… и всё тут… к князю, говорит… и ничего тут… И как остановишь?.. Ежели сама княгиня-то…
Лицо Угрима исказилось.
— Для чего я вас поставил, дурни? Для чего наказал никого не пускать? Ни-ко-го! — повторил князь, — Понимаешь? Ни-ко-го!
— Так ведь княгиня же, княже, — несчастный дружинник в ужасе попятился назад.
— Когда я говорю «никого» — это значит никого! А никого — это значит и княгиню тоже, остолоп! Нешто не ясно?!
— Угримушка, милый, чего так расшумелся? — от двери донёсся насмешливый голосок с лёгким иноземным акцентом.
И — смешок. Будто колокольчик дзинькнул.
Тимофей повернулся на звонкий смех.
Повернул голову и Угрим.
Молодая женщина — невысокая и стройная — стояла в проёме открытой двери. Нарядное верхнее платье с богатой вышивкой и широкими рукавами не скрывало, но лишь подчёркивало статную фигуру. Золотой пояс стягивал узкую талию. Блестели в факельном свете пуговицы из позолоченного серебра. Пышные чёрные волосы покрывал расшитый жемчугом плат. Под платком — большие карие глаза… глазищи в пол-лица. Изогнутые и тонкие, будто нарисованные, брови. Яркие сочные губы. Нос с небольшой горбинкой. Вскинутый подбородок. Миловидное свежее личико княгини чем-то неуловимо напоминало мордочку любопытного лесного зверька, высунувшегося из норки.
Гречанка Арина — дочь никейского императора и, с недавних пор (году ещё не минуло, как сыграли свадьбу), супруга ищерского князя — удивлённо возрилась на Тимофея. Внимательно осмотрела его с ног до головы. Хмурый Угрим уставился на жену тяжёлым недовольным взглядом. Как рогатиной припёр.
Сердце Тимофея заныло. Всегда ныло, подлое, при виде красавицы-княгинюшки. Хоть и нельзя так, хоть и не должно. Не свободная девка ведь. И ему не ровня. Разумом-то Тимофей это понимал, но кровь всё равно бурлила, как у безусого отрока. Сколько раз уж пенял себе: на чужой кусок не разевай роток. Сколько раз зарок себе давал совладать с недозволительными чувствами. И не мог. Впрочем, не он один.
Имелось у Тимофея стойкие подозрение, что по княгине втайне сохнет полдружины. Вон хоть бы тот же Ермолай… Ишь, как глазки-то заблестели! А на круглом рябом лице расползается улыбка — глупее некуда. Невесть в какие тенёта ловила иноземная краса гречанки суровые сердца ищерских воинов, невесть каким магнитом тянула к себе мужские помыслы. Ох, не зря, наверное, говорят люди, что у волхва и жена — ворожея.
Княгиня приветливо улыбнулась Тимофею. Озорной огонёк понимания блеснул в карих глазах под изгибом чёрных бровей. Арина словно прочла сокровенные мысли княжеского сотника: