Князь-волхв - Страница 60

— А где же сама кощеева Кость? — Тимофей тщетно пытался разглядеть хоть что-нибудь за границей светового круга, очерченного факелом в руке Угрима. — Где его тулово?

— Там, — Угрим шагнул к центру залы.

Свет бездымного факела оттеснил тьму, и в тот же миг во мраке словно вспыхнуло ответное пламя. Разноцветное, переливчатое, холодное. Массивное сооружение, сложенное из неподвластных времени гранёных адамантов, отражало факельный огонь так, что резало глаза. Вековая пыль, казалось, вовсе не липла к драгоценным каменьям — как на подбор крупным и необычайно чистым.

Такая груда ТАКИХ самоцветов, наверное, не снилась ни татарскому хану, ни латинянскому императору. Такая груда сама по себе — великое сокровище. Однако то, что крылось в ней…

В огромной — более чем в два человеческих роста — сияющей конструкции Тимофей распознал покосившийся адамантовый трон. Он не был внесён и поставлен в залу. Он словно вырос прямо здесь, поднявшись из-под земли. У трона отсутствовали передние ножки, подлокотники и изголовье, вырванное из широкой спинки. Зато в самом его центре бугрился яйцевидный предмет, намертво вплавившийся в гладкую, выложенную алмазами поверхность. Знакомый предмет, под прозрачной коркой которого темнело…

Угрим поднёс факел ближе.

Костлявое тулово навьей твари оказалось столь же усохшим, как и её десница. Кощей был гол, словно дикий зверь. Взгляду открывался каждый сустав скелетообразного тела. Сквозь впавший, буквально прилипший к спине живот отчётливо проступал позвоночник. Из-под сухой потемневшей кожи выпирали истончённые ключицы и рёбра. Ничем не прикрытый, да и не нуждавшийся уже в этом, практически неразличимый срам провалился в тазовые кости. Жутковато смотрелись аккуратные срезы на плечах, бёдрах и шее — там, где прежде были конечности и голова.

— Когда Кощея обезглавили и четвертовали, один из Шестерых занял его цитадель и владел Чёрной Костью здесь, — пояснил Угрим.

Тимофей мысленно прикинул размер и вес самоцветного трона, сросшегося с Кощеевыми останками. Понятно, почему здесь… Не очень-то и потаскаешь за собой такой магический артефакт.

— Ну что, налюбовался? — спросил Угрим.

* * *

Они поднялись из тронной залы. Задвинув вход плитой, Угрим оставил яйцо с Кощеевой десницей стоять на каменном люке. Из ниши князь вышел после Тимофея, пробормотал неведомое колдовское слово и повёл рукой по воздуху.

Ниши не стало. С сухим треском и слабым шорохом осыпающихся земляных ручейков сверху опустился каменный полог. Сплошная кладка, которой не было прежде, заслонила и Чёрную Кость, и вход в Кощеевы чертоги. Надёжно так заслонила… Что-то подсказывало Тимофею: эту стену не взять ни зубилом, ни огнём, ни водой, ни тараном. Сильным колдовством только.

— Ну что, пора выбираться наверх? — рассеянно сказал Угрим, задумавшийся о чём-то своём. — Что хотел, ты узнал. И даже более того. Здесь нам делать нечего. Вот, разве что, прибраться немного…

Угрим бросил взгляд на Тимофеева гнедка. Двинул ладонью, шевельнул губами. Неподвижная конская туша с переломанными ногами и свёрнутой шеей начала погружаться в пол. Мёртвый конь под седлом и в полной сбруе уходил в плотную как камень землю, словно в зыбучий песок.

И ушёл, сгинул. Будто не было его тут.

— Куда ты его, княже? — хмуро спросил Тимофей. — В Кощееву залу?

— Нет, Тимофей, нет. Туда так просто не спуститься. Туда ведёт лишь один ход, и ты его видел.

Угрим повернулся к лошадке Бурангула. Низкорослая мохнатая кобылка почуяла неладное и тревожно заржала. Попятилась. Провалилась по колено в разверзшуюся под копытами твердь. Дёрнулась, было, в сторону и сразу же увязла по брюхо. Яростно забившись, ушла по грудь. Потом — по шею… Последнее отчаянное ржание-вскрик оборвалось фырканьем и хрипом: несчастная животина захлебнулась сыпучей землёй.

Степную лошадку Угрим схоронил заживо. Быстро, деловито, без жалости.

— Всё равно наверх ей с нами не подняться, — пояснил князь-волхв, поймав взгляд Тимофея. — Не протиснется в подвальных проходах детинца. Да и ни к чему выводить отсюда лошадь. Не нужно, чтобы в Острожце видели татарскую конягу. Мысли всякие возникать начнут, слухи поползут. А слухи, Тимофей, дело такое — за ними не уследишь. Просачиваются слухи-то. И мало ли куда дойдут.

«Так бы сразу и сказал», — подумал Тимофей, глядя, как подрагивающий, будто кисель, земляной пол вновь обретает былую твёрдость.

Угрим широко взмахнул рукой. Разом погасли все факелы, кроме одного — горевшего в княжеской руке.

— Погоди, княже! — Тимофей, спохватившись, оглянулся на Бельгутая. — А он?

Ханский посол по-прежнему висел в воздухе с поджатыми ногами и занесённым ножом.

— Ничего с ним не станется, — отмахнулся Угрим. — Я же сказал: этот татарин мне нужнее живым. Как понадобится — сниму заклятье. А пока в нём нужды нет — пусть висит. Идём.

Князь вышел из подземной залы сам и повёл Тимофея по широкой извилистой галерее с редкими ответвлениями тесных боковых ходов. Шли недолго. Угрим остановился у глухой стены.

— Тупик? — удивился Тимофей.

— Проход, — улыбнулся Угрим. — Только не для всех. Тут печать наложена.

Ладонь князя-волхва коснулась мощной кладки. Уста вымолвили тайное слово. И…

И кладки не стало. Растаяла. Там, где только что громоздились массивные, сросшиеся друг с другом глыбы, открылся небольшой тёмный проём.

— Ты первый, кого я веду этим путём, — как бы между прочим заметил князь.

Тимофей вступил в открывшуюся пустоту молча и не без опаски.