Князь-волхв - Страница 54

Итиро склонил голову — соглашаясь и принимая условия.

— После того, как ты покинешь Тёмную Тропу, я буду с тобой, — добавил Совершенномудрый. — Недолго, некоторое время…

— Со мной? — удивлённо поднял глаза Итиро. — Мы отправимся по Тропе вдвоём?

— Нет, но Тропа позволит нам поддерживать связь. Сейчас я ничего не могу рассказать об идзинской крепости, в которую тебе нужно войти. Я не знаю даже, в каком месте замка спрятана Кость. Но если на расстоянии дневного перехода от Тропы ты сумеешь пленить какого-нибудь идзина из цитадели, я сделаю так, чтобы его знания о замке стали твоими. Это облегчит задачу. Тебе нужно будет только посмотреть пленнику в глаза. Всё остальное сделаю я. Как — это тебя пусть не интересует.

Итиро кивнул. В самом деле, соваться в чужую крепость, о которой ничего не известно, слишком опасно. Даже для лучшего генина клана. И если ямабуси способен оказать хоть какую-то помощь в далёких закатных землях, неразумно было бы ею не воспользоваться. Ну а всё прочее… Действительно, разве должно прочее интересовать Итиро?

— Возле замка наша связь прервётся, — продолжал «спящий». — Там даже намёк на присутствие моей магии сразу выдаст тебя. Поэтому там ты сможешь рассчитывать только на себя. Связь возобновится, когда ты вернёшься на Тропу.

Итиро не возражал. Его мысли сейчас занимало другое. И это не осталось незамеченным.

— Я вижу, тебя мучает какой-то вопрос, — вновь послышался голос ямабуси. — Если он внушает сомнения, лучше задай его сразу. Никаких сомнений в твоей душе быть не должно.

— Откуда Совершенномудрому известно, в какой стране и в какой крепости нужно искать Чёрную Кость? — не сразу, но всё же осмелился спросить Итиро.

Раз уж позволено…

— Магическое тэнгэ-цу, — шевельнулись в колдовском мареве плечи размытой человеческой фигуры. — Умение видеть и познавать главное сквозь предметы и расстояния.

— Но если идзинская крепость защищена от магического вмешательства извне…

— В том-то и дело, что извне, — перебил Совершенномудрый. — Но в Чёрной Кости сокрыта такая мощь, какую не укрыть ни за одним колдовским щитом. Мир непременно почувствует силу Кости, даже если будет высвобождена лишь малая её толика. Ощутит эту силу и тот, кто умеет чувствовать мир. А идзины в последнее время используют Кость очень часто. Непозволительно часто. Так часто, что мир сотрясается и утрачивает спокойствие. Ты удовлетворён таким объяснением?

Итиро кивнул ещё раз.

— Не беспокойся, — снова заговорил ямабуси, — я отправляю тебя туда, где есть то, что нужно мне, и что должен забрать ты. Я не ошибаюсь. Не ошибись и ты. Приготовь оружие, к которому привык, а я подготовлю одежду, которая укроет тебя и не вызовет подозрений у идзинов.

…Воспоминания, вытягиваемые из него горбатым колдуном, становились смутными и путанными. Итиро чувствовал, как сам становится частью собственных воспоминаний, как постепенно растворяется в них.

Немигающие, требовательные и всепроникающие глаза идзинского онмьёдзи постепенно таяли за багровой дымкой. Теперь уже не чёрная смоль колдовских зрачков, а этот багрянец заслонял мир. И трудно было оставаться в этом мире.

И в этом теле.

И, кажется, кончалось. Всё. Навсегда.

Итиро улыбнулся, раздвигая губы, не в силах больше удерживать собственную кровь в переполненном желудке. Горячая и солоноватая, она устремилась наружу. Вместе с душой, которой стало тесно в липкой кровавой ванне.

Глава 8

— Княже! — вскинулся Тимофей. — Кровь!

Сначала тонкие красные ниточки появилась в уголках дрогнувших губ, потом заструилось сильнее — по подбородку вмурованного в камень человека, по шее, по валунам. Потом губы разжались. И тут уж хлынуло по-настоящему. Густое, тёмное… Слабая улыбка полонянина стала похожей на глубокую резаную рану.

Видимо, тяжёлые глыбы всё же, раздавили нутро бесермена. Видимо, камень смял потроха. Или это какая-то хитрость? Нет, на хитрость не похоже. Жёлтое лицо чужеземца бледнело. Узкие глаза с неестественно расширенными зрачками мутнели.

Ещё секунда — и торчавшая из камня голова бессильно повисла. Жутковатое зрелище… Окровавленный рот открыт, глаза закатываются. Затихает слабое хриплое дыхание. И капает, капает без конца тёмно-красная жижа в тёмно-красную лужу.

— Что с ним? — Тимофей придвинулся ближе.

— Похоже, откусил язык и истёк кровью, — хмуро отозвался Угрим.

— Как истёк?! — поразился Тимофей. — Что, так быстро?

— Да нет, не быстро. Видать, давно уже свою кровушку глотает. Чудно, как до сих пор не захлебнулся.

Тимофей содрогнулся. Бесермен — одно слово!

Чёрный бесермен в сером камне не шевелился. И, кажется, уже не дышал.

— Всё? Он умер, княже?

— Нет, — покачал головой Угрим. — Ещё нет. Но скоро. Очень скоро. В его жилах почти ничего не осталось.

Князь-волхв повёл по воздуху ладонью, чуть шевельнул губами. С зуба-столба, придавившего полонянина, будто оползень с влажного земляного обрыва сдвинулся широкий каменный пласт. Сполз, накрыл, закрыл — и голову, и кровь бесермена. Пленника теперь не стало видно вовсе. Лишь одинокая колонна с уродливым выступом в том месте, где только что из камня торчала человеческая голова, подпирала свод подземелья.

— Ну вот и схоронили, стало быть, — ответил князь на немой вопрос в глазах Тимофея.

— Кто это, княже? — глухо вымолвил Тимофей. — Кто это был?