Князь-волхв - Страница 49

— Или в качестве пленника, — весомо, спокойно и холодно добавил Угрим.

— Но, княже!.. — Тимофей растерянно посмотрел на Угрима. — Негоже это удерживать силой чужих послов.

— Он многое видел, и многое знает, Тимофей. Его отпускать нельзя. Сейчас, во всяком случае.

— Но ведь хан вроде как наш союзник… — вновь осмелился вставить слово Тимофей.

— И я хочу, чтобы он оставался союзником впредь, — отрезал князь-волхв. — Столько времени, сколько это нужно. Объясни послу, что у него нет выбора. Если будет противиться — умрёт.

— Но…

— Не спорь! — гневно сверкнул очами Угрим. — Не иди против княжьей воли!

Тимофей вздохнул. Негромко, отведя глаза в сторону, произнёс по-татарски:

— Бельгутай, тебе придётся задержаться.

Добавил поспешно, словно оправдываясь:

— Князь приказал.

Узкие глаза степняка вовсе превратились в злые щёлки, ноздри, наоборот, гневливо расширились.

— Бельгутай, мне самому всё это не по нраву, но князь…

— Я не подчиняюсь приказам твоего коназа-шамана, Тумфи! — вскинул голову нойон. — Я не подчиняюсь прочим уруским коназам. Я посол Великого хана и выполняю только его волю. Я должен вернуться в ставку Огадая. И я отвезу ему это.

Изогнутый клинок указал на прозрачный кристалл с костлявой рукой.

— Пусть твой коназ отдаст Чёрную Кость, и Великий хан щедро его возблагодарит.

— Дурень! — качнул головой Тимофей. — Князь сейчас в своей вотчине и в своём праве. Если он сам не сочтёт нужным, то ничего никому отдавать не станет. И тебя отсюда никто против его воли не выпустит. Живым — так точно.

— Тогда я убью твоего коназа, Тумфи!

* * *

Угрим лишь усмехнулся, когда кривая полоска заточенной сабли дёрнулась в его сторону.

— Не глупи, Бельгутай, — нахмурился Тимофей.

Бесерменская сума с яйцом-самоцветом вновь полетела наземь. Обнажив меч, Тимофей встал между послом и князем.

— Живота лишиться хочешь? Или в камень обратиться, как этот вот…

Тимофей скользнул взглядом по полонянину, закованному в каменный панцирь. Бельгутай ничем не выказал страха. Нойон был не робкого десятка и, похоже, всерьёз собрался биться с колдуном.

— Если мне суждено погибнуть сразу — хан отомстит! — прохрипел степняк по-татарски. — Если меня сгноят здесь — хан отомстит!

Что верно, то верно. Степняки люто мстят за своих. Тимофей покосился на князя, однако Бельгутай не дал ему сказать. Бельгутая несло, в раскосых глазах полыхала ярость.

— Никто не смеет поднимать руку на обладателя ханской пайзцы, — посол благоговейно тронул продолговатую золотую пластину на шее, — ибо дерзновенная рука будет отсечена по самую голову! Если твой горбатый коназ, Тумфи, самонадеян и глуп настолько, что не понимает таких простых вещей, пусть готовится к худшему. Скажи ему: тумены Огадая вытопчут ищерскую землю, сотрут с лица земли его жалкий городишко, сроют до основания стены, обвалят эти подземелья, а его самого сварят заживо в кипящем масле. С тобой вместе сварят, Тумфи, если ты не сможешь образумить своего коназа.

Татарин умолк, переводя дух.

— Что, Тимофей, шибко бранится, да? — скривил губы Угрим.

— Местью пугает, — хмуро, без тени улыбки, ответил Тимофей. Нечему тут было улыбаться. — Говорит, что хан…

— Чепуха! Ничего нам Огадай не сделает, — отмахнулся Угрим.

По мнению Тимофея — слишком уж легкомысленно.

— Княже, вообще-то, вредить ханскому послу с охранной пайзцой, это как с огнём играть. Беда будет.

Угрим оскалил крупные зубы:

— Не будет. Татарин надеется на связь со своим шаманом, только пустая это надежда. Когда порвался тёмный путь, по которому вы сбежали от латинян, вместе с ним порвались колдовские связи и раскололись наложенные на вас магические щиты. Ханский посол больше не несёт на себе чужого волховства. Как и ваш пленник. Как и ты сам. На тебе теперь тоже нет моей защиты. Объясни это послу. Скажи, что помощи ему ждать неоткуда.

Бельгутай выслушал Тимофея с недоверием и сабли не убрал.

— Даже если твой коназ говорит правду, Тумфи, это ничего не меняет. Гнев Великого хана будет страшен, вне зависимости от того, когда откроется истина и наступит время кары — через неделю, месяц или год.

— О какой каре ты говоришь? — вздохнул Тимофей. — Пойми: Огадай никогда не узнает, где и почему ты сложил свою дурную голову. Хан будет мстить латинянам, а не нам. Ты погибнешь напрасно. Твоя смерть никому не принесёт пользы. Так что лучше спрячь сабельку.

Напряжённая пауза тянулась секунду, вторую, третью…

На миг Тимофею показалось, будто степняк готов согласиться, смириться и отступить. Но так только показалось. И только на миг. Ханский посланец лишь пустил пыль в глаза обманной покорностью. Склонившаяся, было, сабля вдруг ударила снизу. Со звоном оттолкнула прямой клинок, преграждавший путь к князю.

Рубить Тимофея Бельгутай, правда, не стал. Просто отпихнул широким изогнутым наплечником. Шагнул в обход… Ловко проскользнул между Тимофеем и стеной подземелья. Потом — стремительный рывок к Угриму. Бельгутай скакнул вправо-влево, стараясь запутать противника, не дать припечатать себя сверху каменным столбом, как это случилось с чёрным бесерменом и, по возможности, уйти от другого Угримова колдовства. Тимофей бросился следом, но поздно.

Снова в вытянутой руке нойона кривой молнией блеснула востроносая сабля. Таким клинком можно было не только рубить, но и колоть. И сейчас Бельгутай наносил именно колющий удар, стремясь поскорее достать жертву. Заточенное остриё целило в сгорбленную фигуру князя, не защищённого ни доспехом, ни хотя бы лёгкой кольчужкой.