И качнулось. И поплыло.
Всё вокруг. И он сам.
Неведомая отрава? Незнакомый яд? Что-то стремительно растекается от губ по рту, голове, груди, холодит руки, леденит ноги…
Вот оно! То самое колдовство, коварное чародейство гречанки, о котором предупреждал князь, и которого следовало опасаться. Но Тимофей не внял предупреждению Угрима. Тимофей расслабился, промедлил. Поддался соблазну.
А теперь — поздно…
Не-е-ет! Не поздно.
Руки ещё повиновались. Немного. И собранная в кулак воля не утрачена до конца. И пальцы пока не разжались. Ослабевшие, окостеневшие, они всё же держат меч, судорожно вцепившись в рукоять.
Тимофей медленно занёс клинок над гречанкой, прильнувшей к нему в поцелуе — долгом и страстном. Но неискреннем. Колдовском.
Рубить?
Колоть?
Тимофей не стал. Не смог. Даже сейчас. Он просто позволил тяжёлому оружию пасть вниз. И добавил к весу боевого меча кое-что от себя. То немногое, что ещё оставалось. На что хватало сил.
Круглый набалдашник рукояти обрушился на прелестную головку Арины.
Глухой стук — и обнажённое тело никейской ворожеи осело на пол.
Ещё стук — громче, звонче.
Из пальцев Тимофея выскользнул меч.
А потом и у него самого подломились колени. Падая, Тимофей непроизвольно схватился за стену. Но стена, как и ноги, держать отказалась.
Боли от падения Тимофей не почувствовал. Только что-то твёрдое и жёсткое пихнуло его под звякнувшую бармицу, в затылок.
Некоторое время он лежал, глядя вверх, едва различая в слабом пламени светильника смутные очертания закопчённой потолочной балки и досок перекрытия. Как долго это продолжалось? Тимофей не знал. Чувство времени исчезло полностью. Как и чувство пространства. Как чувство реальности всего происходящего с ним. Он уже не был самим собой. Он не был властен над собой.
Интересно, что скажут поутру, когда их найдут вместе, валяющимися на полу коридора? Княжеского сотника при полном доспехе и нагую княгиню?
А ничего! А не найдут! Княгиню — так точно.
Лицо Арины выплыло из полумрака откуда-то сбоку. Склонилось над ним, заколыхалось в отблесках тусклого огня и игре густых теней. Уже не столь прекрасное лицо, как прежде. В иссиня-чёрных волосах бугрится кровяной колтун. На лбу — содранная кожа. След от не подсохшей ещё кровавой дорожки на левой брови, виске и щеке. Жалко… Удар по голове гречанки был нанесён вслепую и, увы, недостаточно сильно. К тому же, рукоять меча прошла вскользь.
Зато магия никейской царевны разила наверняка. Тимофей по-прежнему не мог пошевелить ни пальцем, ни бровью. Он не ощущал своего тела и был подобен мертвецу, способному видеть и слышать.
Он видел, как…
Княгиня стояла возле него на коленях, будто причитающая баба над павшим в сече кормильцем. Только не убивалась княгиня, нет. Улыбалась. Арина вновь была в своей длинной сорочке. Она даже успела взять в опочивальне и набросить на плечи тёплый плащ с капюшоном.
Он слышал, как…
— Ты очень мил, но очень глуп, Тимоша, — говорила она ему. — Раз уж поднял на меня меч, следовало бить насмерть. Сразу, пока была такая возможность. А теперь — всё. Теперь ты мой. Теперь всё ТВОЁ станет МОИМ.
Да, он видел и слышал её, но ответить не мог. Губы не слышались, язык не шевелился. А впрочем…
Карие влажнее глаза княгини смотрели и манили, притягивали и затягивали.
…Впрочем, чтобы говорить с ней, сейчас не требовалось слов. Сейчас можно было иначе.
«Что?!»
«Что ты со мной сотворила?»
Наверное, она находила всё это забавным. А может, он ей, действительно, казался милым. Настолько, что Арина позволяла ему задавать вопросы. Она даже отвечала ему.
«Заперла тебя в тебе. И прирастила к себе. Кровью и страстью. Погрузила тебя в сон наяву, Тимоша. А себя пробудила в тебе, — она говорила загадками, говорила, не открывая уст — одними глазами, но она говорила. — Всё очень просто. Моя кровь на твоих устах, запечатывающий поцелуй — и больше ничего не нужно. Сила крови — великая сила. Сила крови, взмешанная на страсти — сильнее многократно. А я знаю, как пробуждать страсть в мужчинах. Но если бы ты сам втайне не желал меня так страстно и самозабвенно, ничего бы не вышло. Одной моей крови не хватило бы, чтобы свалить тебя с ног и открыть твою память и душу. В общем, старая история. Ты пал жертвой своей страсти. Страсти ко мне. Я польщена, Тимоша».
Много лишних безмолвных слов, слишком много, чрезмерно. А Тимофей уже хотел узнать другое.
«Что?»
«Что ты задумала?»
Она ответила и на этот раз.
«Взять у тебя то, что потребно мне. У тебя взять и ИЗ ТЕБЯ. Ты открыт предо мной, Тимоша, и я теперь многое знаю».
«Что?»
«Что ты знаешь?»
Она ласково улыбнулась ему.
«Что Угрим провёл тебя через потаённый ход, которым до сих пор никто, кроме самого князя, не хаживал. Что ты вместе с ним переступил порог нижнего подземелья, запечатанный его колдовством. Что ты прошёл прочие преграды, поставленные Угримом. И значит, на тебе лежит след его магических печатей. Мне же известен способ как, используя такие следы, взламывать сами печати. Ты станешь ключом. Моим ключом от Угримова замка, за которым князь прячет Чёрные Мощи — ведь именно их он оберегает от чужих взглядов и помыслов, да, Тимоша? Чёрное тулово твари, вышедшей из мёртвого мира. И её рука… правая рука, которую ты принёс своему князю. Чтобы добраться до этих Мощей, мне нужно лишь слиться с тобой и тобою же отворить затворённое. Твоя память, чувства и мысли отведут меня к Реликвиям Силы».