Князь-волхв - Страница 46

Границы сплошной непреодолимой черноты сжимались и разжимались. Искорки впереди то расширяли проход, то, наоборот, сбивались под натиском чёрных стен в сияющую цепочку — так, что уже не представлялось возможным скакать стремя в стремя. Можно было только друг за другом. Но при этом всегда ясно было, куда именно нужно скакать. Вперёд и прямо. Только вперёд, только прямо.

Бельгутай что-то кричал. Но об этом Тимофей догадался лишь по раскрытому рту степняка. Никаких звуков здесь, в этом странном месте, по-прежнему не рождалось и не умирало. Наверняка из лошадиных глоток тоже вырывалось ржание, но и лошадей слышно не было. Тимофей вдруг понял, что кричит сам. Кричит и не слышит себя.

Потом глаз уловил в мерцающем сумраке справа движение — слабое, медленное. Странное, чуждое. Которого быть не должно. Тимофей перестал кричать, повернул голову. Стрела! Арбалетный болт, влетевший сюда ещё до того, как въехали они. Или это уже другой — пущенный им вслед?

Оперённый снаряд словно парил в воздухе. Висел рядом, у правого виска Тимофея. Он двигался чуть-чуть, едва-едва. То на полпальца вперёд, то на полпальца назад, уходя под конский скок то вверх, то вниз. Судя по всему, стрела летела с той же скоростью, с какой скакали всадники. Или с близкой к ней скоростью. Или с тем же отсутствием скорости — сейчас это трудно было определить наверняка. Скорее всего, и скорость, и пространство, и время здесь не имели значения. Хотя, возможно, значение их было иное, непривычное, непонятное, непостижимое.

Тимофей заворожено смотрел на болт, пущенный из мощного самострела и зависший у лица. Смотрел и видел в мерцающем сиянии разноцветных искр всё, в деталях и подробностях. Толстое оцарапанное древко. Массивный туповатый наконечник, чуть выщербленный по краю. Оперенье из плотной бересты…

Тимофей непроизвольно потянул к стреле руку: тронуть, взять, убедиться, что она есть, что не привиделась. Не успел. Арбалетный болт начал отставать. Не падая, не прекращая полёта, не меняя траектории, стрела ушла назад, будто не имела больше сил состязаться с всадниками.

Стрела отдалялась. Сначала медленно. Словно выдыхаясь в затянувшемся полёте.

Потом — быстро. Будто её пустили снова. Только на этот раз — оперением вперёд.

Провожая стрелу глазами, Тимофей оглянулся.

И не увидел ничего, кроме искрящегося мрака. Сзади пала плотная завеса, отсекая всё, что оставалось за спиной. Зато впереди…

Свет! Далёкий, едва различимый, но настоящий солнечный свет, совсем непохожий на разноцветное мельтешение колдовских искр.

Тёмная завеса впереди поднималась, будто кто-то гостеприимно откидывал полог шатра.

Тьма заканчивалась. Так быстро? Так скоро?.. Или, быть может, на самом деле уже минула целая вечность?

Залитое светом окно с неровными сжимающимися и расширяющимися краями стремительно приближалось. Выход? Да, это должен быть выход. Если то, куда они вошли, было входом.

Окно приближалось. Надвигалось. На них, на тьму. Быстрее, чем летит стрела. Быстрее, чем проносится мысль.

Тимофей успел разглядеть облака и скалы, сумел различить чей-то смутный размазанный силуэт. Как вдруг…

Яркая беззвучная вспышка слева вдруг разорвала чёрную стену упругого мрака.

И сразу резкий рывок. Туда же — влево.

Словно и его самого, и коня захлестнуло петлёй огромного аркана, и кто-то невидимый потянул к себе добычу.

Дёрнулся под седлом жеребец. Ухнуло сердце, провалившись куда-то в сведённое спазмами брюхо. На миг остановилось дыхание. Краем глаза Тимофей заметил: Бельгутая тоже что-то неумолимо тащит вслед за ним.

* * *

Тёмный коридор раскололся надвое. Вернее, из одного большого и прямого прохода их утянуло в только что возникшее тесное ответвление, где не было уже ни тьмы, ни переливчатой игры маленьких искрящихся звёздочек. Где был свет, но не солнечный. Иной. Бело-голубой. Похожий на свет застывшей молнии — яркий, слепящий, холодный. Свет, в котором невозможно видеть ничего, кроме самого света.

Перестав что-либо понимать, и не пытаясь даже, Тимофей просто вцепился в повод и отвернулся от слепящего потока. Сзади скакал (летел? падал?) Бельгутай с пленником поперёк седла. За Бельгутаем клубилась искристая тьма, озаряемая бликами новых вспышек. Беззвучные молнии рвали коридор в клочья, и их яркий свет причудливым образом мешался с мраком. Разноцветье искр слабо, едва заметно подкрашивало эту мешанину хаоса. Мелькали чьи-то тени. Чьи? И тени ли это вообще?

Погоня? Латиняне преследуют их с Бельгутаем даже здесь? Или это не латиняне вовсе? И что? Неужто поймали? Вырвали?

Кто? Как? Куда?

Вопросы, вопросы… Вихрь вопросов в голове. И ни одного ответа.

Их снова вышвырнуло из света во тьму.

И опять тьма была не кромешной. Только теперь светили не искры — огни. Факельные огни, между которых влетел Тимофей.

И будто лопнуло что-то. Исчезла обволакивавшая его глухая ватная пелена. Вернулись… ворвались в уши звуки. Истошно-жалобное ржание. Крик — Бельгутая и его, Тимофея, тоже. Стук копыт, звон железа. Эхо, отражённое от стен.

Какое эхо?! Какие стены?!

Перед глазами промелькнул низкий сводчатый потолок, который вдруг возник из ниоткуда, и едва не сбил шлем с головы.

Что это? Подземелье?!

Тимофей инстинктивно пригнулся к гривастой шее скакуна. И в тот же миг почувствовал, что падает. Вместе с конём. И с коня…

Разгорячённому сознанию всё происходящее казалось каким-то замедленным, неправдоподобным и неестественным. Гнедок, рухнувший на подломившиеся ноги, перевалился через голову. Тимофей кубарем покатился с седла. На миг в поле зрение попала вывернутая назад конская морда, оплетённая ремешками узды. Оскаленная, в клочьях пены пасть с закушенными удилами между крупных жёлтых зубов. Глаз, едва вмещавший в себе ужас, боль и безумие, рвущиеся наружу. Поджатые уши. Разметавшаяся грива.