Князь-волхв - Страница 45

Бельгутай спустил тетиву. Стрела, прежде целившая в грудь Тимофея, полетела в германцев. Следом вторая, третья. Так быстро умеют посылать стрелы только татарские лучники.

Одна стрела предназначалась фон Гебердорфу. Но барон ловко принял её на щит. Зато две другие нашли своих жертв. Упал с седла всадник из первой шеренги. Ещё под одним рухнула на полном скаку лошадь. Но из густых зарослей выезжали всё новые и новые латиняне.

— Тумфи! — Бельгутай указал на лесистые холмы.

Да, только там можно было спастись. Хотя бы попытаться спастись. Тимофей кивнул нойону. Сунул трофейную котомку в седельный мешок, наподдал пятками по конским бокам. Сейчас следовало уходить от погони. Всё остальное потом. Все споры, все ссоры и все разговоры.

В отличие от чёрного бесермена, они неслись к холмам кратчайшим путём — по прямой, но не так быстро, как хотелось бы. Бельгутай начинал отставать. Неудивительно: его лошадке приходилось тащить на себе двойной груз.

— Бросай полонянина! — прокричал Тимофей.

Бельгутай мотнул головой. Вот ведь упрямый степняк!

Тимофей оглянулся. Арбалетные болты больше не свистели над головой: самострел — не лук, его перезаряжать — целое дело, да и стрелков среди преследователей оказалось не так много. Зато латинянские рыцари из первой шеренги неумолимо приближались. А десятка три конных оруженосцев и кнехтов, рассыпавшихся по полю, уже охватывали беглецов с флангов.

Начиналась облава, от которой уйти будет не просто. Если вообще удастся уйти.

Они влетели в ложбину, поросшую ивняком. Не сбавляя скорости, с хрустом ломая подлесок, промчались через дубовую рощицу на пологом склоне. Вломились в густой, но небольшой лесок, на время скрывшись от погони. И всё же это была лишь недолгая отсрочка.

За спиной, справа и слева, слышались азартные крики и хруст веток. А лошадь Бельгутая выдыхалась.

— Бросай! — Тимофей снова повернулся к нойону. — Бросай, говорю, крысий потрох, пока головы не лишился!

Бельгутай пленника не бросил. Он вдруг резко натянул повод, останавливая лошадь.

— Ты что творишь, дурень?! — взорвался Тимофей.

И осёкся.

Увидев то, что степняк уже разглядел среди деревьев.

Тоже дёрнул повод на себя.

* * *

Что это?!

В зелени леса зияла клубящаяся, сочащаяся тьмой дыра размером с небольшие ворота. Ворота?.. А ведь так и есть. Ворота в ночь средь бела дня. Мглистое ничто, небрежно раздвинувшее листву и неведомым образом изогнувшее древесные стволы и ветви.

Хотя нет, это была, всё же, не сплошная чернота. Если присмотреться… Частое мерцание парящих ни-в-чем разноцветных искорок (синие, красные, оранжевые, зелёные, фиолетовые, розовые, они походили на свечные всполохи за цветными витражами) позволяло разглядеть бесконечный прямой коридор с неровными колышущимися стенами, полом и потолком. Коридор уходил в никуда. В нём не было видно ничего, кроме искрящейся тьмы и шевелящегося мрака.

ЧТО?! ЭТО?! А впрочем, какая разница? Тимофей улыбнулся. Разверзшийся перед ними путь вёл в неизвестность, но, зато, он уводил отсюда! Не все, выходит, дороги перекрыты латинянами. Эта — нет. А не к ней ли так спешил чёрный бесермен? Если так, то должна же она куда-то привести!

За спиной стучали копыта, звенело железо, кричали люди и хрипели кони. Погоня приближалась, и размышлять было некогда. Бояться тоже.

Промелькнула в воздухе и канула где-то в разверстой чёрной дыре арбалетная стрела. Ага, значит, не все самострелы преследователей ещё разряжены.

— Бельгутай! — крикнул Тимофей. — Туда! Быстро!

Недолгое замешательство отразилось в глазках-щёлках татарского нойона, но вот он уже правит к тёмному разрыву в зелёной стене. Низенькая мохнатая кобылка мотает гривастой головой, не желая вступать в пугающий мрак. Но опытный наездник охаживает лошадь плетью, сминает волю животного, заставляет преодолеть инстинктивный страх.

Верный гнедок под Тимофеем тоже заплясал, заартачился, отступил назад. Тимофей гикнул в поджатое ухо, наподдал пятками. Ударил плашмя мечом, болью изгоняя страх.

Конь перестал пятиться. Всхрапнул, шагнул вперёд. Осторожно, медленно. А надо бы быстрее.

Ещё один удар по крупу окончательно сломил упрямство жеребца. Гнедок сорвался с места. С отчаянным и жалобным ржанием ринулся вперёд. Одним прыжком влетел в искрящуюся черноту. Очутился там почти одновременно с обезумевшей лошадкой кочевника.

Тьма окружила, окутала и поглотила их. Пригасила звуки леса, отсекла шум погони. А потом и вовсе свело на нет. Всё. Все звуки. Весь шум. Даже лошадиные копыта во мраке не стучали, как прежде. Копыта бесшумно отталкивались от чего-то мягкого и пружинящего.

Странное ощущение… Они словно скакали по толстому, влажному слою хвои и опавших листьев сквозь дремучий ночной лес с единственной тропкой-просекой. И будто сплошная стена деревьев сливалась с чернотой пасмурного неба, а землю, хвою и листья под копытами укрывали чернильные ручьи, едва различимые в скупом свете мерцающих гнилушек.

И всё же это был не лес.

Это был прямой, как жердь, нескончаемый проход сквозь ничто. Проход, в котором едва-едва смогли бы разъехаться двое верховых. Эта была дыра, проткнутая в пространстве, нора без изгибов и разветвлений, но с подвижными и расплывчатыми очертаниями. Впереди, где поблёскивали искорки, темнота размягчалась, становилась податливой и едва-едва осязаемой. Перед лошадиными мордами, она была подобна расступающемуся туману. Однако там, где путеводных искорок не появлялось вовсе, тьма обращалась в упругую стену. Шарахнувшийся влево конь Тимофея сразу же на неё наткнулся. Да и сам Тимофей явственно ощутил бедром мягкий холодный толчок. Словно упёрся в чью-то неживую плоть.