Князь-волхв - Страница 15

— Да, — неожиданно жёстко и коротко ответил Бельгутай.

— Да, — перевёл Тимофей.

Немец удовлетворённо кивнул:

— Я тоже там буду. И непременно постараюсь встретиться с кем-нибудь из вас.

Из татарского лагеря Зигфрид фон Гебердорф не выехал даже — вылетел стрелой. Унёсся прочь с видом человека, которого оскорбили до глубины души и который жаждет скорейшего отмщения.

— Ты всё-таки решил участвовать в турнире, Бельгутай? — Тимофей повернулся к послу.

— Решил, — кивнул тот. — Мы представляем Великого хана, и никто не должен упрекнуть его воинов в трусости. Мы можем проиграть, но отказаться от боя не можем. К тому же переговоры… Мне приказано продолжать их при любых условиях. Этот турини, как я понимаю, одно из условий императора. Ну а в том, что Феодорлих увидит меня и моих нукеров в деле, ничего страшного нет. Пусть смотрит. А мы, в свою очередь, посмотрим, на что способны в бою его рыцари. Что? Что ты на меня так уставился, Тумфи? Хочешь о чём-то спросить?

— Хочу. А других причин, побудивших тебя дать согласие, нет?

Бельгутая окинул его насмешливым взглядом:

— Тумфи, иногда ты пугаешь меня своей проницательностью. Есть, конечно. Мне нужно знать, зачем Хейдорх так хочет выманить нас на своё полуночное состязание, а, не выехав туда, я этого не узнаю. Кстати, тебя ведь тоже приглашали. Будешь драться?

— А то! — хмыкнул Тимофей. — Драться — оно дело не хитрое. Отчего ж не потешиться?

Тимофей покосился вслед удалившемуся Зигфриду. Кто знает, может, на ристалищном поле посчастливится проучить наглого юнца.

Глава 2

Эта безлунная ночь в закатной стране идзинов ничем не отличалась от тех ночей, к которым привык и частью которых стал Итиро у себя на родине. Ночь была непроглядно-тёмной и вполне подходящей для того, чтобы при желании и определённом умении растворяться в ней быстро и бесследно.

Свой боевой посох со спрятанным внутри клинком Итиро прислонил к старому замшелому дереву. Затем сбросил с головы широкий островерхий куколь. Снял с груди символ чужого бога, состоящий из двух перекрещенных палочек. И, наконец, всё сменное одеяние — камари-кимоно — бесшумно соскользнуло в траву.

Итиро был у цели, так что больше не нужно носить нелепый балахон идзинского монаха со специально проделанными прорезями, облегчавшими доступ к оружию. Ни к чему теперь скрывать под огромным капюшоном лицо, слишком, увы, приметное в краю бледнокожих широкоглазых чужеземцев. Незачем прятать в складках мешковатой одежды потаённое снаряжение воина-тени.

Потом, если всё пройдёт удачно, Итиро снова наденет сброшенный наряд, и под личиной комусо — странствующего монаха — вернётся к колдовской Тропе, перенёсшей его в эти земли. Однако в крепость, куда ему надлежало проникнуть сейчас, следовало отправляться в более привычном и удобном одеянии, в котором ничто не сковывает движений. И всё — под рукой. И не хлопают предательски на ветру длинные полы и широкие рукава.

Неприступная, полная вооружённой стражи цитадель, огни которой уже виднелись из-за деревьев — это, всё-таки, не мост через быструю речушку. Тот мост охранял лишь один идзинский самурай с несколькими слугами, да и то вполглаза. В крепости врагов будет больше, и службу свою они будут нести добросовестнее.

Скинув одну чёрную одежду, Итиро остался в другой, такой же чёрной. Под монашеской рясой на нём было синоби-сёдзоку — лёгкое, практичное и многократно проверенное одеяние воина-тени. Словно сотканная из ночи рубашка-увари, наброшенная сверху куртка-уваппари, широкие штаны-игабакама и пояс-додзиме. Нарукавники-тэкко и ножные обмотки-осимаке. Пустая (пока ещё пустая, и потому плотно прилегающая к лопаткам) заспинная сумка-нагабукуро. Мягкие, с раздвоенным — для большого пальца — мыском туфли-варадзи из выделанной кожи и просмолённого холста, позволяющие двигаться тише подкрадывающейся к добыче кошки.

По многочисленным кармашкам, потаённым мешочкам и футлярчикам, спрятанным в одежде, аккуратно разложены полезные мелочи. Вокруг талии, поверх додзиме, обмотана кекецу-сегё — тонкая, но прочная, плетённая из неприметного в темноте чёрного конского волоса верёвка с петлёй на одном конце и метательным крюком-кинжалом — на другом. А чтобы полностью слиться с ночью, Итиро закрыл лицо ещё более надёжной, чем монашеский капюшон, маской-дзукином, состоящей из двух плотных матерчатых полос, между которыми оставалась лишь небольшая смотровая щель.

Теперь следовало проверить тайный меч сикоми-дзуэ. Итиро взял прислонённый к дереву посох. Чуть крутанув деревянную рукоять-цуко, извлёк из укреплённых железными кольцами ножен-сая прямой и не очень длинный клинок. Затемнённая, едва различимая в ночи сталь, выскользнула быстро и бесшумно.

Простенькая удлинённая рукоять, подходящая для одно— и двуручного боя, удобно лежала в ладони. Отличная балансировка позволяла наносить смертоносные удары одним лишь движением кисти. А прекрасной заточке клинка ничуть не повредила скоротечная стычка с идзинской мостовой стражей.

Итиро взмахнул мечом. Тёмный клинок рассёк воздух без характерного свиста: сказывалось тщательно продуманная форма и отсутствие дола. Хорошее оружие. Правда, сикоми-дзуэ, в отличие от обычной синоби-гатана, не имел над рукоятью защитной квадратной цубы. Но иначе нельзя. Меча с массивной гардой в посохе не спрятать.

Итиро осмотрел железную насадку-кодзири на конце ножен. Пробка сидела надёжно, и откручивалась легко. В пространстве между металлической заглушкой и остриём клинка, вложенного в сая, оставалось пространство для футлярчика с отравленными иглами-хари. За широкие железные кольца на ножнах Итиро укрепил меч-посох в наспинной перевязи под сумкой-нагабукуро. Затем спрятал монашеский балахон и нагрудный крест в дупле огромного — в три обхвата — дерева.